![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
В порядке самолечения. Мне знакомы три стимула деятельности: голод (необходимость), убеждение (и его вершина – ясновидение вдохновения) и слепое удовольствие от жизни, изредка достигающее накала любви. Под действием второго и третьего творится искусство и родятся дети. Первое – самый унизительный двигатель, но и он иногда порождает ценное. В побеге от голода (реального или возможного) приходит второе дыхание: мысль о голоде тает, наступает эйфория прозрений, за ней – третья стадия, блаженной слепоты; всеосязание.
Люди великие и люди смиренные следуют своим путём вне зависимости от обстоятельств. А средний человек? Он удачнее всего показан у Житкова в «Викторе Вавиче». Это Башкин. Учитель, трус, мелкий садист и деспот, он начинает с увлечения словом, живопишет окружающую среду, пока та не становится угрожающей. Тогда взгляд его обращается внутрь, велеречивость сменяется шифром (от стыда за себя), царские жандармы шантажируют его и делают шпионом, он плачет и кается, но шпионит, а потом, не выдержав, бросает бомбу в режим и в этом взрыве гибнет.
На каждом шагу жизнь подбрасывает мне намёки на бессмертие, а я всё боюсь разделить судьбу Башкина. Не хватает воображения сочинить, как всё должно пойти дальше. Не вообще (мозг не может охватить всего многообразия жизни – и смерти), а конкретно для меня и моего «карасса». Катастрофы сменяются возрождением – и новыми катастрофами, – но тому, кто просёк эту цепь, стыдно оборвать её на катастрофе. Значит, надо продолжать рассказывать – но что и как? А ещё – кому? Ближние всё знают и так, а дальние – они какие? Что им интересно? Что важно? А главное – как поймут? Куда с этим пойдут?
Публичное покаяние – лукавая вещь, но всё-таки не могу забыть одну сцену. В одной из «отсталых» школ Луганска (№ 41, что ли?) в 90-е годы. Какое-то собрание в актовом зале, мы – студенты-практиканты – приобщаем детей к новообретённому «христианству». Рыжий мальчик с живыми глазами задаёт дерзкий вопрос, я даю иезуитский ответ, в том смысле, что вот ты крутишься, а Христос на кресте за тебя погиб. Это производит сильнейшее впечатление, он затихает. И я не уверена, что мальчик этот не сражается сейчас среди получленцев за ложно понятый, скомпрометированный, подлый, подложный «русский мир». Хотя надеюсь. Объяснять связь лень. Это тоже плохо, но вряд ли меня прочтут и поймут покалеченные тем же способом, им сейчас не до того. Так – заметка для себя. Капля в море. Камешек на дороге.
Что хуже – сказать неверное слово или ничего не говорить? Мудрецы уверены в благе молчания. Учёные (настоящие учёные, с крепкими знаниями) и другие смельчаки неверное слово перетворяют на верное, путём непрестанной внутренней работы (слов-то много!). Рабочие работают, художники художат, врачи лечат – и т.д., а ты Елена, сидишь и не знаешь, как будет выглядеть политическая карта мира в ближайшем будущем. А всего-то требуется от тебя не карта, а скромная карточка в каталоге всемирной библиотеки. Ключевые слова: Русь, Украина, Россия, победобесие, холокост, мученичество, героизм, оголтелость, месть, прощение, любовь. И так называемая культура.
Люди великие и люди смиренные следуют своим путём вне зависимости от обстоятельств. А средний человек? Он удачнее всего показан у Житкова в «Викторе Вавиче». Это Башкин. Учитель, трус, мелкий садист и деспот, он начинает с увлечения словом, живопишет окружающую среду, пока та не становится угрожающей. Тогда взгляд его обращается внутрь, велеречивость сменяется шифром (от стыда за себя), царские жандармы шантажируют его и делают шпионом, он плачет и кается, но шпионит, а потом, не выдержав, бросает бомбу в режим и в этом взрыве гибнет.
На каждом шагу жизнь подбрасывает мне намёки на бессмертие, а я всё боюсь разделить судьбу Башкина. Не хватает воображения сочинить, как всё должно пойти дальше. Не вообще (мозг не может охватить всего многообразия жизни – и смерти), а конкретно для меня и моего «карасса». Катастрофы сменяются возрождением – и новыми катастрофами, – но тому, кто просёк эту цепь, стыдно оборвать её на катастрофе. Значит, надо продолжать рассказывать – но что и как? А ещё – кому? Ближние всё знают и так, а дальние – они какие? Что им интересно? Что важно? А главное – как поймут? Куда с этим пойдут?
Публичное покаяние – лукавая вещь, но всё-таки не могу забыть одну сцену. В одной из «отсталых» школ Луганска (№ 41, что ли?) в 90-е годы. Какое-то собрание в актовом зале, мы – студенты-практиканты – приобщаем детей к новообретённому «христианству». Рыжий мальчик с живыми глазами задаёт дерзкий вопрос, я даю иезуитский ответ, в том смысле, что вот ты крутишься, а Христос на кресте за тебя погиб. Это производит сильнейшее впечатление, он затихает. И я не уверена, что мальчик этот не сражается сейчас среди получленцев за ложно понятый, скомпрометированный, подлый, подложный «русский мир». Хотя надеюсь. Объяснять связь лень. Это тоже плохо, но вряд ли меня прочтут и поймут покалеченные тем же способом, им сейчас не до того. Так – заметка для себя. Капля в море. Камешек на дороге.
Что хуже – сказать неверное слово или ничего не говорить? Мудрецы уверены в благе молчания. Учёные (настоящие учёные, с крепкими знаниями) и другие смельчаки неверное слово перетворяют на верное, путём непрестанной внутренней работы (слов-то много!). Рабочие работают, художники художат, врачи лечат – и т.д., а ты Елена, сидишь и не знаешь, как будет выглядеть политическая карта мира в ближайшем будущем. А всего-то требуется от тебя не карта, а скромная карточка в каталоге всемирной библиотеки. Ключевые слова: Русь, Украина, Россия, победобесие, холокост, мученичество, героизм, оголтелость, месть, прощение, любовь. И так называемая культура.
![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif){kind=small}
