![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
yelena_z_11Во-первых, не «вслух», а «воочию». Видеоролик и пост различны по типу создания, значит, и по содержанию слегка. Сымпровизированное в реал-тайм всегда более сыро по отношению к продуманному письму, где-то честнее, где-то завиральнее (ошибочнее), но в целом Интернет (соцсети) сближают эти два прежде контрастные способа неизбежно соврать словом. Ещё раз отмечу терапевтическую функцию ФБ – «лишний человек» теперь всё чаще не ищет пристанища в толпе себе подобных «невписантов», не бросает бомбу, замаскированную под торт, а пишет себе одиноко в соцсеть. И очень хорошо, и за этим будущее.
В советско-болгарском фильме Паганини, с одной стороны, бесплатно играет на кладбище для нищих, а с другой, мстительно цедит по поводу заоблачной цены на свои концерты, в адрес состоятельной публики: «Пусть платят». Середнячки, не попавшие на концерт, не в счёт – народ бывает только нищим, а угнетатели – богатыми. (По этой, вероятно, логике, не попали когда-то на полунинское Snow Show в Чикаго мои мальчишки – одноразовая-в-жизни цена в 150 зелёных с носа была для нас баснословной, пришлось выбрать условную яичницу со шпинатом, зато весь месяц каждый день.)
Штирлиц-Тихонов тусуется с обаятельнейшим Шелленбергом-Табаковым, но и Штирлиц, и Паганини, и примкнувший к ним Грей-Лановой из «Алых парусов» тайно способствуют победе добра над злом; последние два – финансово. Но тайно, непременно тайно. «Пушкин, тайную свободу…». Битов и Казиник на распасе у Блока: якобы, только тайная свобода истинна.
И – гнилой вишенкой на торте – путинский прихвостень Сурков (или как его там). Уже не припомню всех его древнеримских выкладок, сводящихся к тому, что всё с Крымом правильно провернули, но постулат запомнился: «Забыли вы, что в мире есть любовь, которая и жжёт, и губит». Это, разумеется, Блок, а не Сурков, но, в общем, ясно.
Белинков о встрече на Западе (цитирую по памяти): «Но мы были голодные, а они – добрые». (Смысл в том, что западные гостеприимцы беглеца Белинкова – «неистового виссариона» 1960-х - были «наивно» добрыми, сытый голодного не разумел.)
Люди, воспитанные до 1917 года – или людьми, воспитанными тогда, – отличались от нас в одном значительном аспекте: они полагались на милость. Милостыню. «Мы разучились нищим подавать», по другому Тихонову, но и противоположному разучились – с достоинством и благодарностью ПРИНИМАТЬ милостыню, будучи нищими. Это значит – не смотреть в зубы дарёному коню, не задаваться вопросом о мотивах подателя; не чувствовать ущербности собственного положения.
В «раньшем» мире, в мире Святого Франциска, нищий понимал свою ответственную роль ПРИЯТЕЛЯ подати. Давать – не меньшая потребность, чем брать, об этом хорошо знают кормящие грудью – невостребованное молоко превращает грудь в камень и причиняет совсем не метафорические муки. Сцеживание – паллиатив. Настасья Филипповна не принимает купеческих денег Рогожина и «сцеживает» их в печь – а Рогожин получает искомое. На свою и её беду – тратить он умеет, а получать – не привык. В силу своей невероятности, оба акта для него – единственные в своём роде, конечные. Потерять и получить – одним махом, по-крупному. Навыком западного сдержанного give-and-take, получи-и-отдай (в обратном, но точном переводе), Рогожин не владеет, опыта не было. И вот, его любовь «и жжёт, и губит».
Увлеклась и забыла, при чём тут Паганини. То ли «Кампанелла» его (и не его) – жжёт, а не губит?
В советско-болгарском фильме Паганини, с одной стороны, бесплатно играет на кладбище для нищих, а с другой, мстительно цедит по поводу заоблачной цены на свои концерты, в адрес состоятельной публики: «Пусть платят». Середнячки, не попавшие на концерт, не в счёт – народ бывает только нищим, а угнетатели – богатыми. (По этой, вероятно, логике, не попали когда-то на полунинское Snow Show в Чикаго мои мальчишки – одноразовая-в-жизни цена в 150 зелёных с носа была для нас баснословной, пришлось выбрать условную яичницу со шпинатом, зато весь месяц каждый день.)
Штирлиц-Тихонов тусуется с обаятельнейшим Шелленбергом-Табаковым, но и Штирлиц, и Паганини, и примкнувший к ним Грей-Лановой из «Алых парусов» тайно способствуют победе добра над злом; последние два – финансово. Но тайно, непременно тайно. «Пушкин, тайную свободу…». Битов и Казиник на распасе у Блока: якобы, только тайная свобода истинна.
И – гнилой вишенкой на торте – путинский прихвостень Сурков (или как его там). Уже не припомню всех его древнеримских выкладок, сводящихся к тому, что всё с Крымом правильно провернули, но постулат запомнился: «Забыли вы, что в мире есть любовь, которая и жжёт, и губит». Это, разумеется, Блок, а не Сурков, но, в общем, ясно.
Белинков о встрече на Западе (цитирую по памяти): «Но мы были голодные, а они – добрые». (Смысл в том, что западные гостеприимцы беглеца Белинкова – «неистового виссариона» 1960-х - были «наивно» добрыми, сытый голодного не разумел.)
Люди, воспитанные до 1917 года – или людьми, воспитанными тогда, – отличались от нас в одном значительном аспекте: они полагались на милость. Милостыню. «Мы разучились нищим подавать», по другому Тихонову, но и противоположному разучились – с достоинством и благодарностью ПРИНИМАТЬ милостыню, будучи нищими. Это значит – не смотреть в зубы дарёному коню, не задаваться вопросом о мотивах подателя; не чувствовать ущербности собственного положения.
В «раньшем» мире, в мире Святого Франциска, нищий понимал свою ответственную роль ПРИЯТЕЛЯ подати. Давать – не меньшая потребность, чем брать, об этом хорошо знают кормящие грудью – невостребованное молоко превращает грудь в камень и причиняет совсем не метафорические муки. Сцеживание – паллиатив. Настасья Филипповна не принимает купеческих денег Рогожина и «сцеживает» их в печь – а Рогожин получает искомое. На свою и её беду – тратить он умеет, а получать – не привык. В силу своей невероятности, оба акта для него – единственные в своём роде, конечные. Потерять и получить – одним махом, по-крупному. Навыком западного сдержанного give-and-take, получи-и-отдай (в обратном, но точном переводе), Рогожин не владеет, опыта не было. И вот, его любовь «и жжёт, и губит».
Увлеклась и забыла, при чём тут Паганини. То ли «Кампанелла» его (и не его) – жжёт, а не губит?
