(no subject)

И вот находишь себя за сочинением фамилии человеку, чья настоящая фамилия была несколько, что ли, неприличной. Вызывающей. Скажем, Трахов.
Уж не знаю, что там напутали в паспортном столе.
Трахов был человеком неизвестно откуда взявшимся. Матери его я никогда не видала. Отец его был художником, скульптором. Сын пошёл по стопам отца.
Вернее, он был как бы лисьим хвостом, заметающим отцовские следы. В мастерской отца (во время моих посещений неизменно отсутствовавшего) стояли гипсовые глыбы голов Ленина. У этого революционера были не одинаковые по размеру черепа при общем выражении лиц.
В мастерской было уютно.
Трахов учил меня подметать мастерскую. Как все дела, которых коснётся в моцартовском капризе мужчина, подметание оказалось неженским делом.
- Подметать надо, как... А впрочем, это сравнение тебе ни о чём не скажет...
- ?
- Как гладишь женщину. Что? Я же говорил!
Трахов говорил вообще мало. У него были странные, треугольные, как бы ослиные глаза поэта, и он обладал обидной способностью ни на что не обижаться.
- Нельзя требовать от человека больше, чем он может дать. – Не изволя шарахаться от банальности, ответил однажды Трахов на предупредительный вопрос, не обижен ли он тем, что дружат с ним как бы тайно: уж очень стыдно признаться в дружбе с треугольноглазым человеком по фамилии Трахов.
Из этого рассказа может создаться ложное впечатление, что автор переспала с Траховым. Что, может быть, он был её первым мужчиной, наставником, так сказать, и что с тех пор... и т.д. Такая трактовка привела бы в беззлобно-злорадный восторг прежде всего самого Трахова.
Трахов дружил исключительно с девушками. Одна из его подруг разбиралась в хэви-метал и занималась футболом. В дальнейшем она стала бы талантливой, искромётной и отважной журналисткой. Но здесь вплетается другая история, чуждая и враждебная Трахову. (Delete.)
Мы, трое подруг, жили в одном подъезде на разных этажах. Трахов приходил к нам на собственноручно, в полном своём одиночестве назначенные нам свидания; не огорчался, если ни одной из нас не заставал дома. Если не приглашали войти, беседовал в коридоре.
На восьмое марта он всем нам приносил цветы, а подруге, жившей на первом этаже, подарил ещё и две своих картины. На одной из них была изображена незнакомая девушка с голой спиной и волнистыми золотыми волосами, ниспадавшими ниже пояса, немножко застрявшая в густо написанной маслом рассветной морской воде.
Вторую картину я не помню. Мне кажется, она была мрачной, а может быть, моё воображение домыслило вторую картину и её мрачный колорит как бы в равновесие к первой. Ведь не может ходить по земле Феб, который пахнет козлом, не умеет дружить с мужчинами и назначает свидания сам себе, наслаждаясь неизменным динамо.
Его часто можно было видеть с цветком в руке: аленьким цветочком. Вернее, трудно припомнить какие-то разные фазы этого единого в своём роде события – Трахов с длинноствольным цветком, идущий на свидание по одному из трёх адресов наугад.
Однажды, уже после моего замужества, Трахов, около семи часов вечера, ел у нас в спальне уху.
И это всё о Трахове.